глава первая

глава 7

ДУХОВНАЯ ЖИЗНЬ ОБЩЕСТВА

§3. Искусство

Важнейшим видом духовного производства является искусство. Как и наука, оно представляет собой творение профессионалов — художников, поэтов, музыкантов, т.е. специалистов в области эстетического освоения мира. Этот способ духовного освоения действительности опирается на своеобразный феномен социальной реальности, зафиксированной философией в категории эстетическое.

Искусство как эстетическая деятельность.
Эстетическое не является исключительной прерогативой искусства. Оно составляет одну из общих характеристик самого социального бытия и как бы «разлито» по всей социальной реальности. Эстетическим, т.е. вызывающим у человека соответствующие чувства, может быть все, что угодно: природные ландшафты, любые предметы материальной и духовной культуры, сами люди и всевозможные проявления их активности — трудовые, спортивные, игровые и пр. То есть эстетическое представляет собой как бы некую грань практической деятельности человека, которая порождает у него специфические чувства и мысли.
Объективной основой возникновения эстетического являются, очевидно, некие фундаментальные закономерности бытия, проявляющиеся в отношениях меры, гармонии, симметрии, целостности, целесообразности и т.д. Конкретно-чувственная, наглядная форма этих отношений в объективном мире порождает своеобразный резонанс в душе человека, который и сам есть частица этого мира и, следовательно, тоже причастен к общей гармонии Вселенной. Настраивая свой предметный и душевный мир в унисон с действием этих универсальных отношений бытия, человек и получает специфические переживания, которые мы называем эстетическими. Справедливости ради, следует заметить, что в эстетике существует и другой взгляд на природу эстетического, отрицающий его объективность и выводящий все формы эстетического исключительно из человеческого сознания.
Эстетические переживания, в силу универсальности лежащих в их основе отношений, способны возникать в любом виде человеческой деятельности. Однако в большинстве из них (труде, науке, спорте, игре) эстетическая сторона является подчиненной, второстепенной. И только в искусстве эстетическое начало носит самодовлеющий характер, приобретает основное и самостоятельное значение.
Искусство как «чистая» эстетическая деятельность есть не что иное, как обособившаяся сторона практической деятельности людей. Искусство «вырастает» из практики в длительном историческом процессе освоения мира человеком. Как специализированный вид деятельности оно появляется лишь в античности. Да и в эту эпоху собственно эстетическое содержание деятельности далеко не сразу становится обособленным от утилитарного или познавательного. В доклассовый же период истории то, что обычно называют первобытным искусством, искусством в собственном смысле этого слова не являлось. Наскальные рисунки, скульптурные фигурки, ритуальные танцы имели в первую очередь религиозно-магическое значение, а отнюдь не эстетическое. Это были попытки практического воздействия на мир через материальные образы, символы, репетиции совместных действий и т.д. Прямого воздействия на успех первобытного человека в борьбе с внешним миром они, надо думать, не оказывали, зато их косвенное влияние на это несомненно.
Объективно значимым, практически полезным результатом безыскусных упражнений первобытности в «живописи», «песне», «танце» было возникавшее в этих совместных магических действиях радостное чувство общности, единства, неоспоримой силы рода.
Первобытные «произведения искусства» были не предметами спокойного созерцания, а элементами серьезного действия по обеспечению успешной охоты или урожая, а то и войны и т. д. Рождаемые этими действиями эмоциональное возбуждение, подъем духа, экстаз были самой что ни на есть практической силой, помогавшей первобытному человеку достигать своих целей. А отсюда всего лишь один шаг до понимания того, что подобное возбуждение эмоций, «восторг души» обладает самостоятельной ценностью и может быть организован искусственно. Обнаружилось, что и сама деятельность по созданию символов, образов, ритуалов способна приносить человеку чувство удовлетворения безотносительно к какому бы то ни было практическому результату.
При этом лишь в классовом обществе эта деятельность смогла приобрести совершенно самостоятельный характер, превратиться в род профессиональных занятий, ведь только на этой ступени общество оказывается в состоянии содержать лиц, освобожденных от необходимости постоянным физическим трудом добывать себе средства существования. Именно поэтому искусство в собственном смысле этого слова (как профессиональная эстетическая деятельность) появляется по историческим меркам довольно поздно.
Искусство, как и другие виды духовного производства, создает свой особый, идеальный мир, который как бы дублирует объективно реальный мир человека. Причем первый обладает такой же целостностью, как и второй. Стихии природы, общественные установления, душевные страсти, логика мышления — все подвергается эстетической переработке и образует параллельный реальному миру мир художественного вымысла, который порой бывает убедительнее самой реальности.

Функции искусства.
В чем же заключается смысл создания мира искусства? Зачем он нужен человечеству? Нужда в нем, надо признать, многообразна.
Идеальный мир искусства есть своеобразный испытательный полигон для многочисленных человеческих устремлений, желаний, страстей и т.д. Экспериментировать с живыми людьми морально недопустимо, а вот с художественными образами, символами — сколько душе угодно. Только художественные средства позволяют анатомировать любую житейскую ситуацию, поступок, мотив без ущерба для человека. Можно проигрывать любые варианты человеческого поведения, обострять конфликты до предела, доводить до логического конца все мыслимые побуждения человека. «А что будет, если...» — вот исходная точка всех комедий, трагедий, драм, утопий и антиутопий. Вымышленный художественный мир порою «как друг и зовет, и ведет», но может служить и грозным предостережением человечеству о многочисленных социальных опасностях. Искусство, таким образом, выступает инструментом самопознания общества, в том числе и «на пределе» его возможностей, в экстремальных условиях. Считается, что именно в таких ситуациях лучше всего познается человек. Может быть, это верно и применительно к обществу?
Идеальный художественный мир вырабатывает систему эстетических ценностей, эталонов красоты, стимулирующих человека стремиться к совершенству, оптимуму в любой сфере деятельности.
Наиболее глубокие и удачные художественные образы вырастают до уровня общечеловеческих символов, в которых воплощена вся гамма человеческих характеров, темпераментов, способов поведения. Гамлеты и Дон-Кихоты, Мастера и Маргариты, Медные всадники и Всадники без головы — все это точнейшие иллюстрации к книге о человеческой психологии, точные ориентиры в налаживании взаимоотношений между людьми. Искусство, следовательно, выступает и как своего рода наглядное средство обучения, незаменимый способ социализации человека.
Эстетический мир является подлинной памятью человечества. В нем бережно и надежно в течение тысячелетий сохраняются неповторимые особенности множества самых разнообразных укладов жизни.
Иными словами, искусство выполняет множество практически полезных функций — разведывательную (проб и ошибок), познавательную, воспитательную, аксиологическую, мемориальную и т.д. Но все же главная функция искусства — эстетическая. Суть ее состоит в том, что искусство призвано доставлять человеку эстетическое удовлетворение и наслаждение. Ведь в конце концов мы ходим в кино или театр не затем, чтобы нас там учили жизни или демонстрировали поучительные примеры для подражания. От произведений искусства прежде всего мы хотим получить удовольствие. Причем не просто удовольствие, а удовольствие именно эстетическое. Оно отнюдь не сводится к благоприятному расположению духа от созерцания прекрасного. Природа эстетического удовольствия заключается в возбужденном, растревоженном состоянии духа, испытывающего немой восторг от безупречно исполненной работы «мастеров искусств».
При этом художественный вкус любого человека — это, конечно, дело воспитания и привычки. Но объективная его основа — всеобща. К примеру, даже если человека никогда не учили музыкальной грамоте, он обычно отличает «правильное» пение от фальшивого. Как это ему удается, науке, как говорится, неизвестно, но вполне очевидно, что наши органы чувств самой природой настроены на избирательное восприятие определенных отношений гармонии, симметрии, пропорциональности и т.д. Так вот, когда в организуемых искусством звуках, красках, движениях, словах проступают эти отношения, наш дух невольно приходит в некоторое волнение, пробует совместить свое состояние с этим «ритмом Вселенной». В этом и заключается суть эстетического переживания. А уж если мы, воодушевленные от соприкосновения с подлинным произведением искусства, переносим эти эмоции на повседневность, стараемся достичь хотя бы приблизительно такого же совершенства в своей обычной деятельности, искусство может считать свою главную задачу (эстетическую функцию) выполненной.

Особенности искусства.
Искусство, в отличие от других видов духовного производства, апеллирует больше не к разуму, а к чувствам. Оно хоть и воспроизводит существенные и порой скрытые стороны действительности, однако пытается делать это в чувственно-наглядной форме. Это, собственно, и придает ему необыкновенную силу воздействия на человека. Отсюда проистекают и основные особенности искусства как способа освоения мира. К ним обычно относят:
- художественные образы, символы как главные средства воспроизведения эстетической реальности;
- «перевернутый» способ обобщения — общее в искусстве не абстрактно, а предельно конкретно (любой литературный герой есть ярко выраженная индивидуальность, но одновременно и общий тип, характер);
- признание фантазии, вымысла и одновременное требование «жизненной правды» от продуктов этой фантазии;
- Ведущая роль формы произведения искусства по отношению к содержанию и др.

Естьли в искусстве прогресс?
Весьма своеобразный характер имеет способ развития искусства ведь его прогрессивная направленость далеко не самоочевидна. Прямое наложение любой схемы исторического прогресса на историю искусств порождает лишь недоумение: неужели современная музыка «прогрессивнее» классической, современная живопись затмила живопись эпохи Возрождения, а литература превзошла гениев прошлого столетия? Любопытно, что подобные сравнения почему-то в основном бывают в пользу минувшего.
Но, разумеется, сама постановка проблемы эстетического прогресса в таком виде не во всем корректна. Природу художественного гения, положим, во все времена можно считать одинаковой. Но эстетическая зрелость общества разная. Взрослые восхищаются наивной прелестью детей, но сами быть такими они уже не могут. В соответствии со своим историческим «возрастом» в разные эпохи искусство культивирует разные стороны человеческой жизни.
Например, общепризнанно искусство античных скульпторов. Но можете ли вы припомнить какое-нибудь конкретное живое лицо бесчисленных Афродит, Аполлонов, Афин и прочих небожителей? Сделать это неспециалисту в искусствоведении очень трудно. И не потому, что они портретно схожи, физиономии-то олимпий цев как раз разные. Но они потрясающе похожи в своей «безликости», «лица необщим выраженьем» совершенно не отмечены. Искусство еще не осознало как следует интеллектуальной мощи человечества и любуется главным образом физическим совершенством человека, красотой его тела, грацией поз, динамикой движения и т.д. Вот и запечатлеваются в нашей памяти многочисленные обнаженные торсы, руки-ноги, изящные изгибы тел и... все. Не восхищаться совершенством античной скульптуры сегодня нельзя. Иначе вас сочтут дурно воспитанным. Но при всем уважении к античным шедеврам никто не спешит заполнять их копиями наши площади и интерьеры. Эпоха не та. И эстетические требования соответственно другие.
Ныне своим основным достоинством и гордостью человечество признало все-таки свой интеллект. Мощь и безграничные возможности разума человеческого стали доминантой, центром и эстетического освоения мира. Поэтому современное искусство стало в основе своей интеллектуальным, символическим, абстрактным. И другим сегодня оно быть не может. Когда мы смотрим на ставших хрестоматийными «Рабочего и колхозницу» (что ни говорите, а настоящий шедевр), мы читаем прежде всего мысль автора компози¬ции (Веры Мухиной), схватываем «идею» торжества новой жизни, а потом уже воспринимаем гармонию сочетания конкретных художественных деталей. То есть и восприятие современного искусства совсем иное, чем раньше. Наверное, это и есть развитие искусства, его прогресс?
На протяжении веков постоянно нарастают сложность искусства, его жанровая и видовая дифференцированностъ, глубина эстетического постижения мира. При этом, конечно, эстетические ценности минувших эпох не отбрасываются, а во многом сохраняют свою привлекательность. Как бы много ни было у ребенка игрушек, он все равно потянется к той, которой у него сейчас нет. Так и современная зрелая, сложная эстетическая культура с завистью смотрит на то, что ей самой не хватает, — на простоту, очаровательную наивность и непосредственность своей далекой исторической молодости.

Классовое и национальное.
Как уже отмечалось, сама возможность появления искусства как сферы профессиональной деятельности связана с возникновением классовой дифференциации общества. Связь эта сохраняется и в дальнейшем, накладывая определенный отпечаток на ход развития искусства. Однако ее не следует трактовать прямолинейно, как наличие разных типов искусства: пролетарского и буржуазного, помещичьего и крестьянского и т.п. Точнее сказать, искусство всегда тяготеет к верхним, господствующим слоям общества. Будучи зависимо от них в материальном плане, оно невольно настраивается на волну интересов привилегированных слоев общества и обслуживает эти интересы, выдавая их за всеобщие, общечеловеческие. И что интересно: в длительном историческом плане эта иллюзия оборачивается реальностью. Ну кто сейчас всерьез смотрит на греческие трагедии как на прихоть рабовладельцев, а на авантюрные романы прошлого столетия как на средство отвлечения пролетариата от классовой борьбы? А общекультурное их значение очевидно.
Проблема классовости в искусстве в конечном счете сводится к недоступности для широких масс народа, во-первых, потребления, а во-вторых, производства, создания произведений высокого искусства. В современном мире проблема эта (по крайней мере в первой ее части) в основном решается чисто технически: развитием средств массовой информации и коммуникации, делающих хотя бы потребление достижений искусства доступным практически всем, было бы желание. Однако при этом проблема «оторванности» искусства от народа поворачивается другой гранью. Возникает достаточно резкое противопоставление, с одной стороны, искусства элитарного, «высокого», требующего для своего восприятия особой эстетической подготовленности, а с другой — искусства массового, общедоступного, эстетически непритязательного.
Усматривать в этой новой дифференциации чьи-то злые козни или происки классового врага, конечно, бессмысленно. Это просто способ освоения человечеством новаций культуры. В нашей, допустим, стране в прошлом веке простая грамотность была уже большим достижением на фоне подавляющего большинства безграмотных. Нынче вроде бы грамотными стали все. Да вот беда: появился новый тип грамотности — компьютерный. Сегодня, наверное, соотношение компьютерно грамотных и компьютерно неграмотных у нас примерно то же, что было в прошлом веке между просто грамотными и неграмотными. Но есть надежда, что исторический прогресс сделает и в этом случае свое дело исправно. И в искусстве, очевидно, ситуация схожа.
Другим интересным аспектом рассматриваемой темы является проблема соотношения общечеловеческих начал в искусстве и его национальных особенностей. В сравнении с другими видами духовного производства (наукой, религией) национальный момент в искусстве более весом. Ибо оно сильнее зависит от национального языка, характера, этнографических особенностей и т.д. Поэма, переведенная на другой язык, превращается, по сути, в иное произведение; характерный танец, оторванный от местных условий и традиций, выглядит зачастую нелепо; восточные мелодии нередко кажутся западному жителю заунывными и пр. В то же время нельзя не видеть и обратных примеров: Шекспир, ведь, что называется, и в Африке Шекспир, а гений Льва Толстого или Федора Достоевского созвучен всему миру.
Нетрудно также увидеть, что, как бы ни были значимы национальные особенности искусства, его интернационализация, подкрепленная мощной технической базой современных средств коммуникации, представляет ныне господствующую тенденцию. Однако национальные черты искусства различных народов не исчезают полностью, да и не могут исчезнуть. Любой народ как огня боится потери своеобразия, пусть даже и архаичного. Современная цивилизация несет с собой сильнейшую тягу к унификации всего и вся. Но она же порождает и контртенденцию: все хотят быть цивилизованными, но не хотят быть одинаковыми. Как в моде: все хотят выглядеть модно, но упаси бог обрядиться в одинаковые, хотя бы и ультрамодные пиджаки и платья. Вот и культивируют разные народы в своей культуре национальную специфику (а в искусстве тому возможностей немало). В этом, наверное, есть достаточно солидный исторический, а то и биоисторический смысл. Все живое живо разнообразием, а не одинаковостью.

Социальное содержание искусства.
Будучи одним из видов освоения действительности, искусство не может не следовать общему руслу исторического развития общества. Однако из истории известно, что эпохи расцвета материальной и духовной культур часто не совпадают. Причиной тому является не только специфика материального и духовного производства, но и своеобразный «принцип сохранения» человеческой энергии: если активность человека в материальной сфере каким-либо образом стеснена, ограничена, зашла в тупик, то она непроизвольно перемещается, переливается в сферу духа, вызывая к жизни новые науки, утопии, идеологии и т.д. Искусство также проявляет большую активность в предкризисные, переломные исторические эпохи, когда обнажаются, становятся явными их основные противоречия и соответственно резко возрастает поисковая активность духа, предчувствующего трагизм неизбежного разрешения этих противоречий и пытающегося отыскать какой-либо приемлемый выход.
Одной из самых наглядных иллюстраций этому тезису служит история искусства конца XIX — начала XX вв., зафиксировавшая рождение такого своеобразного эстетического явления, как модернизм. Все без исключения виды и жанры искусства испытали на себе сильнейшее влияние стиля «модерн», за несколько десятилетий буквально сокрушившего вековые эстетические стереотипы. Анализируя это удивительное явление, испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет усмотрел его суть в «дегуманизации искусства». И с ним, право, трудно не согласиться.
Ход рассуждений философа приблизительно таков. Вплоть до конца XIX столетия эстетическое удовольствие большинство людей получало от создаваемой произведениями искусства иллюзии жизненности, достоверности воспроизводимых реалий. В пьесах и романах привлекали перипетии человеческих судеб, в живописи — узнаваемость ситуаций, характеров. Пейзажи воспринимались как чудные места для собственных прогулок, а ювелирные или другие художественные изделия — лишь как вещи, которыми неплохо бы попользоваться самим (хотя бы и в воображении). Однако реализм в искусстве лишь отчасти является собственно искусством, ведь для него не нужна особая художественная восприимчивость. Ну чем, к примеру, отличается любая житейская история, рассказанная нам случайным попутчиком в вагоне поезда, от тысяч аналогичных историй, представленных на сцене или экране? Радоваться или сопереживать героям этих историй — вовсе не значит получать эстетическое наслаждение. Это всего лишь механический отклик.
«Новое искусство» (XX в.) стремится к тому, чтобы его произведения были лишь произведениями искусства и ничем больше. Оно принципиально избегает «живой реальности», «живых форм», препарируя их с хладнокровием патологоанатома и выставляя на свет божий непривычные обычному восприятию вещи. Создать нечто такое, что не копировало бы натуры, но обладало бы при этом определенным содержанием, — это предполагает дар более высокий, который только и заслуживает названия художнического. Таким образом, новизна стиля «модерн» заключалась в дистанциро-вании от реальности, в изгнании из искусства непосредственности чувств, т.е. всего живого, человеческого, гуманизированного. Искусство стало «без — человечным», дегуманизированным, отвлеченным, холодным и ироничным. Такой «диагноз» поставил модернистскому искусству X. Ортега-и-Гассет.
Дегуманизация искусства как основа его художественных приемов принесла немало эстетических открытий и приобретений, равно как и потерь. Но с философских позиций важным представляется то, что процесс дегуманизации искусства конца XIX — начала XX вв. был своеобразным пророчеством, художественным проектом возможного развития исторических событий, этакой «пробой пера» обеспокоенного духа.
Искусство дегуманизировалось потому, что та же тенденция набирала силу и в других сферах общественной жизни, развернувшись к середине столетия во всей своей полноте.
XX век, наверное, войдет в историю как эпоха борьбы с тоталитаризмом и авторитаризмом, весьма бесчеловечными политическими режимами. Но даже и в развитых демократиях самой спокойной части мира технократический стиль жизни и мышления таит в себе далеко еще не проявленную угрозу человечности. Подобные при меры можно множить. Но суть их очевидна: дегуманизация всей общественной жизни — одна из отличительных черт истории нашего столетия. Искусство увидело эту тенденцию первым, раньше других форм духа — науки, религии, морали. Оно же стало и одной из первых ее жертв.
Дегуманизация общества вообще и тоталитаризм политической жизни в частности породили в середине нашего века совершенно уникальное явление — тоталитарное искусство. Уникальность его заключается в том, что свое предназначение как тоталитарного искусство не рождает само, логикой своего саморазвития, а получает извне — из политической сферы. В этом случае искусство теряет свою эстетическую природу, становится средством осуществления чуждых ему политических целей, инструментом в руках государства.
Фундамент тоталитарного искусства, — пишет искусствовед И. Голомшток, — закладывается там и тогда, где и когда партийное государство:
- объявляет искусство... орудием своей идеологии и средством борьбы за власть;
- монополизирует все формы и средства художественной жизни страны;
- создает всеохватывающий аппарат контроля и управления искусством;
- из всего многообразия тенденций, существующих в данный момент в искусстве, выбирает одну, наиболее отвечающую его целям (и всегда наиболее консервативную), и объявляет ее официальной, единственной и общеобязательной;
- наконец, начинает и доводит до конца борьбу со всеми стилями и тенденциями в искусстве, отличными от официального, объявляя их реакционными и враждебными классу, расе, народу, партии, государству, человечеству, социальному и художественному прогрессу и т.д.
Там, где возникает подобный симбиоз политики и искусства, неизбежно рождается некий единый стиль, который можно назвать тотальным реализмом. Его основные принципы знакомы каждому из нас: «искусство отражает жизнь», «искусство принадлежит народу» и пр. Сами по себе, в многообразном своде эстетических канонов, эти принципы, конечно, неплохи. Но подчиненные чуждым эстетике политическим целям они нередко превращаются в яд для искус¬ства.
Даже в своем эстетически чистом виде принципы «реализма» «народности» отнюдь не являются всеобъемлющими и непререкаемыми, находящимися вне всякой критики. Мы уже видели на примере стиля модерн, что возможны и иные подходы к проблеме со отношения искусства и жизни ничуть не менее логичные и эффективные, чем реалистический. Да и принцип народности в своем прямом применении напоминает известный лозунг, что каждая кухарка должна уметь управлять государством.
Искусство, как и наука или идеология, есть вид духовного производства, т.е. дело рук профессионалов, специалистов, и, следовательно, их слово в определении эстетических ценностей должно быть отнюдь не последним. Здесь, правда, можно вспомнить знаменитое возражение Аристотеля: как строить дом, конечно, должны решать специалисты, а вот каким ему быть, наверное, лучше знать все-таки тому, кто в нем будет жить. Но так или иначе, спор о верховенстве народа или профессионалов в эстетической, как и в других сферах, далеко еще не закончен, и вмешательство в этот спор государства в качестве арбитра чаще всего неуместно.
Тоталитарное искусство подрывает фундамент своего существования тем, что 1) подавляет, гасит разнообразие художественных стилей, приемов, форм, которое есть необходимое условие всякой жизненности вообще, в том числе и эстетической; 2) навязывает искусству в качестве главной роль идеологического воспитателя, который, правда, сам еще должен быть идеологически воспитан. Однако любое постороннее (нехудожественное) ограничение свободы искусства в выборе своего предмета, равно как и средств и методов его освоения, неизбежно ведет к его оскудению и потере привлекательности. Конечно, искусство «полезно» обществу и в роли воспитателя, но художник, создающий фильм, картину, роман заведомо для воспитания народа, просто смешон и скучен.
Искусство, как и любой другой вид духовного производства, нельзя подчинять чуждым ему целям. Оно, кроме прочего, должно работать и «на себя». Только тогда-то оно и способно быть настоящим воспитателем. Право, стоит задуматься над парадоксальным смыслом высказывания Корнея Чуковского: «Всякая общественная полезность полезнее, если она совершается при личном ощущении ее бесполезности... Мы должны признать все эти комплексы идей: искусство для искусства, патриотизм для патриотизма, любовь для любви, наука для науки — необходимыми иллюзиями современной культуры, разрушать которые не то что не должно, а прямо-таки невозможно!»
Искусство для искусства — это, конечно, иллюзия, но иллюзия продуктивная! В конце концов призыв полюбить ближнего как самого себя — тоже не более чем иллюзия, но разве может нынешняя культура от него отказаться?
Современное российское искусство потихоньку выбирается из своей тоталитарной оболочки. К сожалению, оно попадает «из огня да в полымя», чему виной кризисное состояние нашего общества и стремление политических сил использовать искусство в своих целях. Искусство активизируется в предкризисные эпохи. В лихие же годы самих кризисов и социальных катастроф ему плохо. До него просто никому нет дела. Общество занято спасением материальных основ своего существования. Но искусство непременно выживет: слишком велика и ответственна его социальная роль. И остается только надеяться, что последующее развитие искусства будет естественно и органично. Только при этом условии у него есть будущее.